Викинтас Вайткявичус
Перевод: Зміцер Скварчэўскі
Основываясь преимущественно на письменных источниках, исследователи, изучающие Балтийский регион, непростительно мало ссылались на археологические материалы. К сегодняшнему дню изучены тысячи квадратных метров археологических памятников, написаны тома отчетов, а полки музеев богаты находками. Тщательные исследования этих данных и их соотношение с лингвистическим, фольклорным, этнографическим и историческим материалом заставили нас коренным образом изменить отношение к пониманию балтской религии, и, с начала 21 века, скорректировать существующие концепции о религии.
Рассматривая прошлое современным взглядом, обычно религия представляется как отдельная область, которая была диссоциирована от повседневной жизни, и для того, чтобы понять это, исследования священных и погребальных мест обеспечивают наибольшую пользу. Однако это верно лишь отчасти. Балты сохранили значительное количество дохристианских сакральных терминов, таких как литовское слово alka, которое обозначает священную рощу или место для жертвоприношений, и латышское elka, которым обозначается идол или божество. Остальные примеры: литовское auka, которым обозначается то, что предлагается божествам в качестве жертвы, а stabas – это объект поклонения. Балты, однако, принадлежат к тем древним культурам, которые не имеют нарицательного слова, обозначающего саму религию. Этот пробел лишь частично заполнен прусским словом drūvis (вера), которое является производным от «быть твердым = твердость». Таким образом, можно сделать вывод о том, что жизнь балтов и окружающая их среда, их хозяйственная деятельность и материальный мир были наполнены религиозными выражениями различного характера и уровня.
Огонь сам по себе или в сочетании с водой был самой яркой и значимой реалией, религиозное значение и символика которой проникла в жизнь древних балтов в конце догосударственной эпохи. Археология не всегда в состоянии ответить на все вопросы, связанные с происхождением религиозных образов и их хронологией. Именно поэтому информация, полученная из фольклорных и этнографических источников, является значимой для данных исследований. В образах огня и воды (или огня в воде, воды в огне) выражаются одни из важнейших ценностей балтской мифологии: жизнь и смерть, тепло и холод, солнце и луна, ясная погода и дождь, золото и серебро и т.д. Огонь и вода постоянно вместе; они дополняют друг друга и обмениваются своими качествами, как бы демонстрируя, что эти качества невозможны без взаимодействия. Это подтверждают также компетенции богов и богинь, которые, как правило, охватывают сферы как огня, так и воды. Например, литовский Перкунас (бог грозы) метает молнии, когда идет дождь. Другим примером является образ кузнеца из литовских сказок, который имеет черты Вяльняса (хтоническое божества) и Калвелиса (литовский бог кузнечного ремесла) и связан с обновлением людей: он сначала мучает их до смерти в огне, а позже оживляет, бросая их в воду. Лён, опекуном которого является Вайжгантас, наоборот должен быть вымочен в воде, а затем быть на огне, прежде чем превратиться в льняную ткань. Это было необходимым условием для того, чтобы гарантировать возрождение льна в новой форме с иными качествами, и тем самым получить силу культуры.
С археологической точки зрения этот божественный атрибут, огонь, вместе с местом, где он был зажжен, играл важную роль в определении большинства культурных преобразований; он также был частью погребального обряда и культа мертвых. Огонь был одним из элементов священных мест, а в жилище занял центральное место. Кроме того, крест, символ огня, был один из доминирующих мотивов в орнаментации.
Огонь способен изменить качество вещи и его вид. Например, с помощью огня гончар преобразую глину в посуду, а кузнец – железо в изделие. Огонь является важным средством в процессе подготовки нового поля для сельхозугодий, иди подготовки нового места для кургана, или для превращения льна в нити, или теста в хлеб и т. д. В кулинарной культуре тепло вызывает брожение – самый важный фактор в приготовлении напитков (пиво, медовуха, квас), а также всех продуктов из хлеба и молока. Тот факт, что сельское хозяйство пропитано подобными символическими значениями, не должен нас удивлять. Раскладывая лён на земле, женщины составляли образы солнца и луны, в то время как в прежние времена, дно горшка часто отмечалась знаком огня – крестом или свастикой. Последний знак, вероятней всего бывший отметкой ремесленника, удивительно совпадает с образами балтской мифологии.
Огонь, освобождающей душу из тела и освещающий ее путь в иной мир, согревающий и очищающий, является важнейшим элементом погребального обряда и культа умерших, который стал преобладающим в Литве 11-го века. В течение этого периода, когда обычай сожжения мертвых существовал в большинстве балтских земель, кремация распространилась также и в Жемайтии. В Земгалии этот обычай появился только около 13-го века.
Обычай кремации и соответствующих погребений отличается в зависимости от изучаемого региона и местности. Например, в течение периода, когда обычай кремации находился в процессе распространения среди жемайтов и куршей, останки умерших продолжали хоронить в одних и тех же типах ям и дубовых выдолбленных гробах, которые использовались ранее. В Восточной Литве погребения-кремации были в курганах часто вместе с ингумированными останками лошадей. Погребения Центральной Литвы содержат большое количество коллективных мест сожжения. Они расположены в больших ямах или занимают площадь поверхности кладбища. Помимо телесных останков, также может быть найдено множество погребальных предметов, фрагменты керамики, обугленных частиц древесины и угля. Эта традиция характеризуется жертвоприношениями животных, прежде всего лошадей и собак. Могилы лошадей, принесенных в жертву во время погребального ритуала, обычно находятся в отдельной части кладбища. Есть основания считать, что иногда козлы, хищные птицы (соколы или ястребы) и некоторые другие животные также приносились в жертву. В Центральной Литве до 10-12 века существовал обычай помещать голову или ноги коня возле покойника или над ним.
Все жертвенные лошади, которые были найдены археологами, были жеребцами 4,5-10 лет, то есть это животные наиболее пригодные для труда и военной службы. Лошади помещались в ямы живыми и уже там приносились в жертву. Из повествования Вульфстана, описывающего пруссов в конце 9-го века, известно, что скачки были частью погребального обряда. Соревнуясь между собой, пруссы делили богатство покойного. Вполне вероятно, что именно те лошади, которые везли умершего к месту погребения, затем приносились в жертву. Обычай везти гроб на лошади просуществовал в Южной Литве вплоть до второй половины 20-го века.
Археологические исследования предоставили информацию о важности огня не только для погребального ритуала. Кострища обнаруживаются разбросанными по всей территории кладбища, а кости животных и фрагменты горшков свидетельствуют о ритуалах поминовения умерших, которые практиковались на кладбищах в то время. Пример курганов Восточной Литвы особенно яркий: ямы и рвы, которые окружают курганы, заполнены землей с золой, обугленными частицами древесины и углем. Слои песка, что были сформированы в этой земле, показывают, что костры зажигались не один раз, а неоднократно с большими перерывами.
Огонь также являлся одним из наиболее важных элементов, используемых в тех древних священных местах, которые были предназначены для поклонения божествам. Исторические источники 13-14-го веков говорят о священных кострах, на которых сжигались жертвы. Фольклорные тексты, касающиеся священных мест, характерных для племенного периода, были записаны в течение 19-20-го веков; в них упоминаются такие места, как холмы Аlka в Жемайтии, острова и поля Аlka в Восточной Литве и болота Аlka в Центральной Литве. Легенды рассказывают, что там зажигались священные огни и совершались жертвоприношения. Недостаточная археологическая изученность священных мест мешает нам сделать более широкие выводы; хотя мысль напрашивается сама собой, что обряд сожжения был создан для того, чтобы сделать жертвоприношение подходящим для тех, кому оно предназначалось. Очевидно, что ни боги, ни мертвые не нуждаются в мясе животных. В таком случае сожжение служит для доставки жертвы в виде дыма.
Жертвенное оружие, украшения и предметы домашнего обихода, в том числе и те, которые топились в воде или закапывались в землю, также сжигались в огне. Большие или меньшие клады этого типа были обнаружены более чем в одном месте. Они были найдены в Рупунёнисе (Rupunionys) Каунасского р-а (49 наконечников копий, два меча, перекрестье меча, нож и кольцо, датируемые 10-м веком); в Укмерге (Ukmergė) (два наконечника копий, топор, нож, уздечка, датируемые около 10-го века); в Дауглаукисе (Dauglaukis) Таурогского района (два стремя, наконечник копья и меч примерно 12-го века) и др.
Вопрос о том, кто именно руководил ритуалом, сложен и до сих пор ожидает специального исследования. Например, период, когда политическая и религиозная власть принадлежала одному человеку, можно найти в конце дохристианской эпохи (примерно 9-10-й век); эта модель хорошо известна в древней Скандинавии. Вероятно, те мужчины и женщины, которые принадлежали к аристократии, также обладали некой религиозной компетентностью. Эти лица идентифицируются литовскими археологами по обилию предметов богатого погребального инвентаря, с которыми они были погребены; включая предметы ритуального и символического значения, такие как рога для питья или особенные вырезанные деревянные посохи. Термины kunigas (жрец) и kunigė (жрица) появились в литовских языках довольно рано, в конце первого тысячелетия. Однако они не были единственными вариантами для обозначения священнослужителей древней религии. Довольно значительное количество слов, которые имеют древнее происхождение, подтверждают этот тезис. Например, литовские žynys, maldininkas, burtininkas, латышские burvis, zintenieks, прусское vaidila и другие. Слово vaidila (высший жрец в языческой Литве) произошло из корня vaid—, общего для балтов и славян, означающего «знание». Это слово, несомненно, связано с прусским waitiat, что значит «говорить». В Помезании, в Пруссии, сборища, во время которых исполнялись обряды и обсуждались наиболее важные вопросы, назывались vaitjan, что значит «разговор, собрание, встреча»; по этой причине следует полагать, что vaidila был главой такого собрания. Слову Vaidila также соответствуют vaidilutis и vaidilutė, служащие-помощники, vaidila-мужчина (или юноша) или женщина (или девушка).
Литовское слово žynys — умудренный опытом и проницательный человек, провидец – рассматривался Казимиром Бугой в качестве литовского эквивалента слова vaidila; его синоним в форме žiniuonis также хорошо известен в живом языке. Гадание является одним из самых важных занятий žynys. Burti (гадать) — это старое литовское слово, значение которого может, по крайней мере, частично объяснятся близким словом burta, что представляет собой вырезанный, как правило, квадратный кусок дерева; деревянный кубик с метками на гранях, используемый для метания жребиев. Устаревшим, но до сих пор используемым выражением mesti burtus (бросить жребий), уже давно называют не только бросание вышеупомянутых деревянных кубиков, но и любое деление, совершенное метанием жребия, включая раздел возделываемых полей, совершенный в ходе первой аграрной реформы, или деление лугов среди крестьян для заготовки сена.
Что касается Литвы на рубеже первого тысячелетия и Балтской религии, три типа священных мест заслуживают внимания: это камни с плоскодонными чашами на западе Литвы, леса, называемые Gojai, и озера под названием «Святое» на Востоке Литвы. Цилиндрические обработанные камни с плоскодонной чашей были обнаружены на древних сельскохозяйственных полях в районах Кретинги и Скуодас. Их использование в религиозных целях в доисторические и ранние исторические времена не вызывает никаких сомнений. Мы позволили предположить приблизительный нижний хронологический предел — 10-й век, что было установлено при исследовании поля в Падваряй (р-н Кретинги). Фрагменты горшков, найденных у этих камней во время археологических раскопок, свидетельствуют о почитании священных мест этого типа в 16-19 веках. Роса или дождь собирались в чаше камня, размещенного в горизонтальном положении, а рядом располагалось кострище, где разжигали огонь. Эта модель во многом напоминает те священные места, которые были посвящены Перкунасу. Для таких мест характерно священное сочетание воды и огня. Также проявлялись мифологические образы, связанные с сельским хозяйством, возникали взаимосвязи между Перкунасом и Жяминой, богиней земли.
Леса с названиями Gojai являются общими, хотя особо стоит отметить наличие в окрестностях этих лесов групп курганов с кремацией 5-12 веков в Восточной Литве. Можно предположить о существовании причинно-следственной связи между местами древних захоронений и священными рощами, в которых была запрещена вырубка деревьев и охота. Это может быть обусловлено восприятием кладбища, как особого пространства отделенного от мира живых, или верой в то, что душа оставалась жить в дереве какое-то время после смерти, или что она улетела в виде птицы, или ушла в виде животного.
Святые озера, известные в Восточной Литве, упоминаются в письменных источниках с 1375 года, что исключает любые сомнения о (языческом – прим. переводчика) происхождении их названия. Археологов больше всего интересует тесное соседство Святых озер и восточнолитовских курганов с кремацией 5-12 веков: Святое озеро в лесу Салакас (Salakas, р-н Зарасай) рядом с курганным могильником Гайлютишки (Gailiutiškė), Святое озеро в Кривасалисе (Krivasalis, Игналинский р-н) рядом с курганным могильником Сюбишкис (Siūbiškis), Святое озеро (Sventyšius) у деревни Янёняй (Janioniai, р-н Аникшчяй) рядом с одноименным курганным могильником и др. Причина сакральности этих озер до сих пор не раскрыта. Она может определяться их особым географическим положением или природными качествами самих озер или образами, связанными с миром мертвых и дорогой, которая туда ведет.
То, что было отмечено касательно огня в обсуждении погребальных обрядов и культа божеств, в большинстве случаев также может быть применено, когда говорим о жилом пространстве, где особая роль отводилась огню в открытом очаге или печи. Постоянно растапливаемый, по вечерам покрывался пеплом под молитвы домохозяек, чтобы быть разбуженным для утреннего мытья, огонь использовался не только для приготовления пищи, но и для обеспечения тепла, света, чувства безопасности для всех в доме. В некоторых местах в Литве женщины старшего поколения произносили имя богини огня, Габия (Gabija), даже в конце 20-го века.
С древних времен печь была тем местом в доме, где старики и дети проводили свои дни. Здесь встречалось беззаботное детство и мудрая старость: будущая жизнь и приближающаяся смерть. Появление ужа у печки обеспечивало счастье и здоровье, а череп коня, бережно хранимый в печи, выступал в качестве специальной защиты от болезней и несчастья. Покидая дом, горшок с едой оставлялся в очаге или печи, как жертва, чтобы гарантировать связь между божествами, которые присматривали за домом и душами людей, трудившихся и умерших на этой земле, которые остаются вместе навсегда.
Мотив огня и мифологические образы Солнца и Грома чрезвычайно важны, когда речь идет о Балтской орнаментации. Примерно в 9-12 веках мотив ужа был распространен в украшении браслетов, кольцевидных и плоских застежках. Геометрический орнамент у балтов менее выражен здесь, в том числе знак огня — прямой или скошенный под углом 45 градусов равносторонний крест. Этот крест сохраняет свой основной смысл и в то же время приобретает множество иных средств выражения. Перкунас делает крест с помощью молний; таким образом, подобные изображения креста, которые вырезают или рисуют, выступают в качестве защиты от молнии. Ветви ели и сосны сплетаются в форме креста, когда растут. Скамейки скрещивали в правом углу дома, принцип формы креста был также использован в соединении бревен в строительстве дома и т.д.
Крест сам по себе и процесс пересечения защищает все, что отмечено этим знаком: это может принять форму двух клиньев соединенных вместе в виде креста, как видно в захоронениях с кремацией 10-го века в Восточной Литве, или скрещенных рук в индивидуальных захоронениях в жемайтских, земгальских или латгальских могильниках, в которых около 10-го века мертвых еще хоронили без кремации.
Обеспечивая защиту, «крест» также включал значение «окрестить», старое значения этого слова связано с «начать что-то новое, улучшить, созревать». Имея это в виду, становится понятно, почему пекари до сих отмечают первую буханку хлеба знаком креста, и почему во время молитвы о дожде, женщины пашут русло реки, делая знак креста, и почему пахари образуют знак креста во время вспашки первых борозд на поле. Этот способ вспашки устарел, но хорошо известен из археологических исследований.
Исследования отношений в период 10-13 веков древней религии и христианства, которое распространялось в балтских землях миссионерами и было принято правителями этого региона, до сих пор находятся в начальной стадии. Этот важный вопрос поднимался не раз во время празднования 600-летнего юбилея крещения Литвы, однако не получал широкого изучения и рассматривался частично. Любая попытка создать теорию, целью которой является показ Балтской религии в качестве реконструированного сочетания религиозных систем разных племен, терпит неудачу, когда пытаются сравнивать Балтскую религию и христианство. Балтская религия является частью древней индоевропейской религии, которая менялась на протяжении веков. Нет никаких сомнений в том, что общие основания этой религии в большей или меньшей степени пригодны, чтобы стать базисом для национальной религии при создании Литовского государства.
Перевел с английского Д. Скворчевский по изданию: Vykintas Vaitkevičius, Fire – the Centre of the Ancient Baltic Religion // The Lithuanian Millennium. History, Art and Culture. Vilnius, 2015. P. 27-33
